В Белом доме состоялось бурное заседание Совета национальной безопасности. Об этом мне доверительно рассказал Хайленд, заместитель Скоукрофта. В результате вновь вспыхнувших яростных споров противоречий, сказал Хайленд, все фактически снова развалилось, единой американской позиции опять нет, президенту нужно было снова собирать ее воедино, а это он вряд ли сможет сделать ввиду сложных разногласий между главными советниками: Киссинджером и Рамсфелдом. К последнему же Форд начинал все больше прислушиваться с учетом предвыборных соображений.
Стало очевидным, что Форд отворачивается от владивостокской договоренности, во всяком случае до президентских выборов. Если добавить к этому продолжавшиеся нападки лично на Киссинджера со стороны правого крыла партии, то можно понять его последующую растущую „отрешенность" от активного продвижения компромисса по ОСВ, чему он прежде отдавал так много сил.
В феврале-марте была все же сделана еще одна попытка договориться по ОСВ. Форд в послании Брежневу предложил следующее: обе стороны ратифицируют владивостокские договоренности, выделив при этом самолеты „Бэкфайер" и крылатые ракеты в отдельный пакет, по которому следует продолжать переговоры. Москва продолжала настаивать на решении этих вопросов в рамках общих соглашений по ОСВ.
Именно в это время президент Форд под давлением критики со стороны Рейгана и ему подобных публично отказался использовать привычный термин „детант" (по-французски — ослабление напряженности) в своем политическом лексиконе, заменив его фразой: „мир, основанный на силе". По существу же, было ясно, что не оставалось больше надежды на какой-либо прогресс в советско-американских отношениях в предвыборный год в США.
Некоторое продвижение было лишь в области ядерных испытаний. 30 марта Киссинджер сообщил, что американская сторона в принципе принимает советскую идею о том, чтобы взаимно соблюдать де-факто начиная с 31 марта достигнутую 3 июля 1974 года договоренность отказаться от проведения подземных испытаний ядерного оружия мощностью свыше 150 килотонн. Он предложил опубликовать соответствующие сообщения.
СССР согласился. Это был хотя и небольшой, но все же конструктивный шаг в наших отношениях.
Однако в важнейших областях наших отношений администрация Форда все больше дрейфовала, а не направляла события. Брежнев же выжидал развития событий, хотя в тот момент вряд ли можно было рассчитывать на их улучшение. Надо сказать, что в наших двусторонних отношениях с США весной 1976 года, помимо ангольского фактора, появились дополнительные осложнения.
В конце марта заместитель заместителя госсекретаря Армитейдж сделал Воронцову представление о том, что сотрудникам американского посольства Москве звонили по телефону и высказывали угрозы в связи с участившимися враждебными акциями против советских дипломатов и советских учреждений в Нью-Йорке и Вашингтоне.
Ему было сказано, что американским властям следовало бы активно искоренять известные и им, и нам первопричины нынешних взаимных раздражений — открытых и опасных акций против советских граждан и учреждений в США со стороны все еще остающейся безнаказанной кучки хулиганов и политических террористов. Особо злобствовала группа Кахане.
Надо сказать, что представлению Армитейджа предшествовала целая серия обращений нашего посольства в госдепартамент по поводу ряда враждебных акций против посольства и представительства СССР при ООН, а также против их сотрудников (обстрел здания советского жилого комплекса в Нью-Йорке; распространение эмигрантскими организациями листовок с указанием фамилий и адресов советских дипломатов — „агентов КГБ", в которых содержались также угрозы в их адрес; хулиганские выходки на улицах и в магазинах в отношении сотрудников наших учреждений и их жен; взрыв бомбы у представительства „Аэрофлота" в Нью-Йорке; убийство завхоза посольства; постоянные телефонные звонки в квартиры советских граждан с угрозами физической расправы, в посольство о заложенных якобы там бомбах). Обстановка создавалась крайне нервозная.
2 апреля Киссинджеру был заявлен „самый решительный протест" в связи с обстрелом ночью жилой части здания советского представительства при ООН в Нью-Йорке. В результате этого президент Форд опубликовал заявление, осуждающее „эти отвратительные действия". Наряды полицейских в штатском стали постоянно дежурить около представительства.
Соответственно Москва ответила организованной кампанией ответных угроз. Все это лишь обостряло без нужды советско-американские отношения и создавало нервозную обстановку среди персонала посольств обеих стран, что вряд ли могло способствовать успеху переговоров по любым вопросам. Возможно, отчасти именно этого добивались организаторы провокаций в США. Особо враждебную роль играли американские средства массовой информации. Пожалуй, впервые назначение на работу в США в советском дипломатическом корпусе перестало рассматриваться как поощрение по службе. Жить в США стало неприятно и даже опасно.
В этой связи вспоминается один эпизод. Как-то я возвращался из Москвы в США на спецсамолете (это был редкий случай, ибо обычно я летал на рейсовых самолетах).
График посадки самолетов в международном аэропорту имени Кеннеди был напряженный. Они становились в воздухе „в очередь", в так называемую „воздушную этажерку", и, кружась по спирали, постепенно спускались к посадочной полосе. Встал в „этажерку" и наш самолет. Неожиданно где-то на высоте около 1–2 километров пропала радиосвязь с диспетчером аэропорта. Связь отсутствовала в течение 1–1,5 минуты. Наши встревоженные пилоты были вынуждены продолжать снижение, ориентируясь лишь визуально, хотя и была облачность. Короче, в течение этого времени могла возникнуть катастрофическая ситуация, так как вокруг было много самолетов.
Как позже выяснилось, диспетчер был связан с одной антисоветской нацией и в этот момент дал волю своим эмоциям — перестал контролировать снижение нашего самолета. К счастью, аварии удалось избежать. Диспетчер был после этого уволен со службы. Мы не стали возбуждать против него уголовное дело (как нам предлагала американская сторона), учитывая общую неблагоприятную обстановку в стране.
Форд и Брежнев пытаются „выяснить отношения"
Советское руководство и президент Форд, конечно, не могли не заметить общее ухудшение отношений между обеими странами. Это стало предметом переписки на высшем уровне.
В апреле Брежнев направил Форду письмо, в котором, в частности, с некоторым раздражением говорилось, что „те или иные временные особенности внутренней предвыборной ситуации в США не могут служить оправданием для того, чтобы ставить под удар все большое и ценное, что удалось с большим трудом достичь в советско-американских отношениях. На наш взгляд, требуется, особенно в нынешних условиях, принципиальность, с тем чтобы не оказаться во власти инерции политической борьбы, определяемой во многом конъюнктурными, привходящими обстоятельствами". Брежнев призывал Форда „взаимно проявить заботу о судьбе отношений между нашими странами".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
